Д. Савельев - Медитатор [сборник рассказов]
Но есть то, что происходит каждый день, и к чему привыкаешь. Привыкаешь, но не перестаёшь бояться. Землетрясение! Сначала слышишь, как начинает плескаться вода в унитазе. Потом тихий звук: дзынь–дзынь. Это колотится донышко чашки о блюдце. Сама чашка внезапно подскакивает и срывается с полки. Она носится за тобой по всей квартире, норовя закупорить собой твои нос и рот, чтобы удушить, и визжит нечеловеческим голосом. Ты уворачиваешься, но, в конце концов, чувствуешь ледяной фарфор на своём теле. И вдруг понимаешь, что через две минуты умрёшь. Серая Вечность — пышногрудая сволочь с зелёными когтями — примет тебя в свои металлические объятья. У неё подмышкой её собственная отрубленная голова, завёрнутая в полотенце: она прячет её, чтобы не спугнуть таких, как ты. А ты прижмёшься к обезглавленному телу, будешь считать её своей матерью и думать что быть с ней — это и есть счастье, что вот оно — спасение от бесконечных земных ужасов. И не увидишь вселенскую жестокость зрачков и чёрную ухмылку аллигатора под полотенцем…
Город–дракон
Отправляемся в полёт на «Порше». Мимо — сначала пешеходы в чешуйчатых плащах, потом природа, довольно мокрая от внутренних переживаний. Потихоньку подъезжаем к хвосту, зная, что за ним ничего нет. Здесь намечена встреча с душой космоса. Она брахман и нирвана одновременно. Ещё вчера я спал и был спящим, но сегодня я дышу и вижу. Вижу бедную девочку, богатую, но довольно несчастную. Она без комплексов, но со слезами. Слёзы — вода, но их не смоет душ никогда. Она курит, но даже не знает, насколько мила и непосредственна. Вижу: щенок с лицом человека, и это тоже ужасно. У него растёт козлиная бородка и невыносимый весёлый имидж. Иногда он со страхом выглядывает из–за него и тут же по–страусиному прячется обратно. Вижу: мудрый и загрубевший. Он считает, что всё давно знает, но всё время ищет чего–то, и эти поиски не дают ему покоя. Он, в конце концов, найдёт, и это будет абсолютно не то, что он думал, но именно то, что всегда знал и чего боялся. Он тоже хороший, и хочется кинуться ему на шею и поцеловать. Но встреча уже близится. На Земле есть только один город, и это город–дракон. Он пыхтит миллионами механических испражнений и глухо рыкает на невидимых хоббитов. Город–дракон расправляет свой хвост, дым всё сильнее из пасти его. В жёлтом сузившимся зрачке опыт времени, в теле огромная сила, а под ним — охраняемые, но недоступные драгоценности Вселенной. Милый, ты вырос и жил среди звёзд! Неужели и ты не спасёшь никого? В самом, самом кончике хвоста мы сидим и договариваемся о судьбе. Двигатель остыл, и передо мной златокудрый юноша–пастух. Щека его нервно дёргается, а глупая улыбка не сходит с тонких губ. Неужели ему предстоит усмирять хитрого дракона?
Техника отняла у меня самое дорогое. Она отняла у меня свежесть, воздух, мокрый нос. Отняла бесконечную листву над моей головой и живую землю под ногами. А дала взамен только тоску и разочарование. Где корни и дупла сказочного леса с заколдованными дворцами? Где журчащие ручейки, прозрачные озёра, доверчивые медведи? Я хочу в сказку, хочу в мир Толкиена. Заберите меня из этого мерзкого, одеревеневшего животного! Я не буду смазывать его шестерёнки своей кровью до старости! Я хочу плыть на лодке в тишине и лететь на воздушном шаре… Но что это со мной? Ведь я приехал просить за других. Да и мальчик уже превращается в огромного пса с преданным взглядом. Всё это сон — мы ничего с ним не изменим. И начинаю понимать, что сон хороший. Душа космоса успокоила меня, и мой внутренний мир преобразовался. Всё воспринимается по–другому. Безумство Вселенной, играющей в мячик не стоит эпохи, рождающей сны… Не вижу больше механического дракона вокруг. И бедная девочка стала счастливой в своём гнезде. Мудрый закончил свой путь, а щенок окончательно стал человеком. Спасать больше некого. Мир раскрылся и завертелся волчком. Всё стало правильно. Зачем что–то менять, когда всё правильно? И как можно воздействовать на сон? Сон течёт своим чередом, и его нельзя прервать или изменить. Зачем трогать его персонажей, каждый из которых теряет себя по–своему? У них своя дорога и свой дракон в душе. Любое может мешать жить или помогать жить, и всё зависит от отношения. Если у алкоголика из сна всегда будут деньги на огненную воду и его не будут мучить чувства вины перед близкими и перед самим собой, он счастливо сопьётся и счастливо умрёт, заснув с зажжённой сигаретой во рту. И тот, кто его будет трогать, пытаясь успокоить свою совесть и загладить своё чувство вины, только будет мешать его счастью. Людей сжигает общение, но они испытывают потребность в нём. Люди знают, что нельзя объять необъятное, но всегда пытаются это сделать. Перед каждым из них лежит огромная, своя собственная дорога с бетонными стенами, и эту дорогу придумали не люди. Но они не хотят видеть её и идти по ней, а упрямо долбятся в серые стены по краям. Хотят попасть на соседнюю, чужую дорогу и узнать, куда же она приведёт.
Добрый пёс, бывший мальчик с дёргающейся щекой, который нирвана и брахман одновременно, сказал, что есть борющиеся за человечество, борющиеся за себя и борющиеся за тишину. Борющиеся за тишину ни за что не борются, а борющиеся за себя растягивают борьбу. Никто из трёх не способен понять других, а если поймёт, то он уже перестаёт быть собой. Каждый прекрасно знает, за что он борется и считает, что это лучше, чем делают другие. Нельзя их сталкивать — они покалечат друг друга. Просветления достигнет только тот, кто прошёл через ад. Великое создаётся лишь в промежутках между плохим, и если нет плохого, то нет и промежутков. Элита — это жизнь, она вытянет всех, сорвавшихся с крючка закинутого ими же самими удилища, из проруби. Бегство — худший путь к спасению. Это говорю не я, это говорит он. Говорят миллионы не признанных и признанных в хрустальном шаре. И уже начинает светлеть. «Порше» устал нас слушать и поехал домой. Птицы выпадают из гнёзд и падают в небо. Светлеет не только в душе, но и на Земле. Я вспоминаю, что уже когда–то всё это знал, и именно этот мальчик–пёс открывал мне двери вверх, но потом наступил новый этап. Душа может приспособиться к любому телу, но она никогда не приспособится к фальши и лжи. Хвост дёрнулся, и чешуя посыпалась на пол. Больше нет города — есть только бесконечное пространство и день. Пора проснуться, пора протрезветь. Трезвеют толчками, несколько раз, и это приятно и больно. Тело превращается в спираль, хлопают привязанные к ней красные ленточки. Ветер сдувает кожу, и она выделяется в самостоятельное существо без глаз. Это существо пожимает руку и говорит, что было очень приятно познакомиться, но ему пора. Я с ужасом смотрю на себя, но на мне уже новая кожа. Обновлённый и помолодевший, понимаю, что хочу любви, но не знаю, где её достать. Порой она бродит где–то рядом, иногда отправляется на самые высокие вершины, но всегда, в конце концов, проходит. Только дружба вечна. Но дружба между мужчиной и женщиной тоже всегда исчезает: или потому что перерастает в любовь, или потому что не перерастает. Нирвана и брахман, будешь со мной дружить? Нет, ты не можешь, у тебя другие цели. Тогда погрузи меня в какую–нибудь субъективную реальность: слишком умный я стал. Ведь мой «Порше» может и не вернуться…
Любовь, любовь. Океан любви, море любви, пруд или высыхающая лужица на асфальте? Всегда где–то маячит берег, и остаётся лишь неутолённая жажда чего–то необыкновенного, когда взбираешься на него. Иногда берег крут, и тебя утягивает бушующая пучина. В конце концов, она выплюнет тебя, до конца не переваренного, но сломанного, уставшего и разочарованного. А ты снова выдумаешь голубую мечту и будешь стремиться к ней, убеждая себя в её осуществимости.
У меня была мечта — встретиться с душой космоса. Мечты теперь нет, значит я уже не человек. Я уже не человек, и нет больше света, нет тьмы, нет бесконечного неба под ногами и нет древних дубов в сказочном лесу, нет всего, что мы делали, нет тех, кто стали ближе к нам, чем мы сами, нет жизни, нет радости, нет развития. Есть только старый чешуйчатый дракон, настолько старый, что не помнит, жив он или умер миллиарды лет назад. Дракон тяжело встаёт, выпрямляет затёкшие крылья и растворяется в тумане неизвестности. Долго ещё слышатся размеренные хлопки, но потом и они затухают вместе со всеми чувствами в душе. Ничего не было. Ничего нет.
Спасатель
Сергей был человеком спокойным, одарённым и рассеянным. Он писал стихи и рассказы (его даже печатали в каком–то журнале) и работал дизайнером в небольшом издательстве. Жена его спала со всеми направо и налево: Сергей делал вид, что не замечает, хотя тайно страдал. Он часто думал о чём–то своём и отвечал со второго–третьего раза, когда к нему обращались. Однажды друзья уговорили его показаться хорошему психотерапевту, и оказалось, что у Сергея куча неразрешённых проблем, но, в целом, он вполне здоров. Сергей был довольно общительным и даже весёлым в компании, но временами уходил в парк и сидел там часами, глядя на воду. Рассказы и стихи он писал по ночам. Благодаря своему спокойствию и уравновешенности, Сергей никому не мешал — на работе его любили. Жена жалела его и иногда спала с мужем, хотя не испытывала при этом оргазма. Но время шло, и, в конце концов, они развелись. Тогда–то Сергея и начали посещать странные мысли. Он подумал, что если бы жил в деревне 12‑го века, и еле живой гонец принёс бы весть, что монголо–татары в получасе пути от поселения, то, дабы не обретать своих сограждан на жестокую смерть от рук проклятых захватчиков, сам бы поубивал их всех, тихо и безболезненно. Эта мысль не давала ему покоя, и он даже написал оду «О жестокости и зле во имя добра».
